Брестская крепость - Страница 48

Тот не отвечал, и Петя потормошил его за плечо. И тогда от лёгкого толчка руки мальчика майор в том же согнутом положении повалился на бок. Он был давно мёртв. А сзади уже подбегали бойцы, и кто-то, дёрнув за руку окаменевшего от неожиданности мальчика, потащил его за собой. Медлить было нельзя – вот-вот противник обнаружит бегущих.

И действительно, едва только первые группы бойцов, среди которых был и Петя, спрыгнули на берег Западного острова и вбежали в спасительные кусты, как по дамбе и по кустам ударили немецкие пулемёты. Пули свистели над головами, осыпая людей сорванными листьями, ветви хлестали по лицу, но Петя и его товарищи яростно продирались сквозь чащу кустарника. Несколько минут спустя они вышли на берег протоки, разделяющей Южный и Западный острова крепости. Этот рукав Буга был почти так же широк, как и основное русло. Но нависшие над водой густые кусты противоположного берега казались такими безопасными, так манили к себе, что никто не остановился ни на миг.

Петя бросился в воду как был – в сапогах, брюках и майке, зажав в зубах свой пистолет. Он хорошо плавал, и широкая река не пугала его. Рядом, тяжело дыша и отфырки-ваясь, плыли товарищи, и за спиной то и дело раздавались громкие всплески – другие бойцы, достигнув реки, кидались вплавь.

Они доплыли уже до середины, как вдруг из тех самых кустов, которые минуту назад казались такими надёжными и безопасными, разом затрещали пулемёты. Вода Буга словно закипела. И тут же страшно закричали, застонали раненые, тонущие люди.

Это было так неожиданно, что все как-то сразу смешалось в мыслях мальчика. Теперь он действовал уже скорее по инстинкту самосохранения, не успевая думать ни о чём.

Он глубоко нырнул и почувствовал, что намокшая одежда и сапоги мешают ему. Выплыв наверх, он быстро сбросил сапоги и, барахтаясь, сумел освободиться от брюк. Сейчас, когда он остался только в трусах и майке, плыть стало легче.

Петя нырял, сжав зубами пистолет, и каждый раз, как опять выныривал наверх, оглядываясь, видел, что на поверхности, кипящей от пуль, остаётся все меньше голов. В рот ему то и дело набивалась плывущая по реке трава, и мальчик, выхватив на миг из зубов пистолет, выплёвывал эту траву и снова уходил под воду, все ближе подвигаясь к берегу Южного острова.

Наконец он достиг кустов и, ухватившись за свисающие ветки, перевёл дух и оглянулся. Его снесло течением, и он не видел из-за кустов, что происходит в месте их переправы. Но, видимо, большинство его товарищей погибли – пулемёты в последний раз захлебнулись злым стрекотом и умолкли. На реке уже не слышно было всплесков. Зато где-то дальше по берегу, в кустах послышались крики немцев и звонкий лай овчарок.

Петя торопливо выбрался на берег и кинулся сквозь кусты в глубь острова. Справа раздался топот ног, треск ветвей – и он увидел ещё пятерых бегущих мокрых бойцов. Он побежал вместе с ними, а сзади все ближе слышались собачий лай и возгласы немцев.

Они мчались через кусты, перебирались через какие-то рвы с тинистой водой, пролезали под проволочные заграждения. Кое-как им удалось уйти от преследования, и часа два спустя они присели отдохнуть на маленькой лесной поляне. Здесь, в этом густом лесу, в нескольких километрах от крепости, они бродили день и часть ночи, а перед рассветом уснули крепким сном смертельно уставших людей и, проснувшись, увидели наведённые на них автоматы гитлеровцев.

О дальнейших событиях я уже кое-что слышал от Игнатюка и Сачковской. Но меня интересовало, сумел ли Петя добраться до линии фронта после того, как они вдвоём с Володей Казьминым осенью 1941 года ушли из деревни Саки. Этот вопрос я и задал Петру в одном из писем.

Оказалось, что ребят постигла неудача. Они прошли на восток уже несколько сот километров, но в одной из деревень, где они остановились на ночлег, их схватили полицаи. Несколько дней спустя оба мальчика врозь были отправлены на работы в Германию вместе с партиями молодёжи из соседних деревень. Петя потерял из виду своего товарища и вскоре очутился далеко от Родины – в Эльзасе, где ему пришлось батрачить у одного из крестьян.

Освобождённый в 1945 году, он вернулся на свою родину в Брянск и там работал и жил вместе с матерью, пока в 1949 году не был осуждён. Так, начав в 1941 году войну на западном краю нашей страны, в Бресте, и исколесив потом поневоле пол-Европы, он восемь лет спустя так же поневоле оказался на другом, восточном краю Советского Союза – неподалёку от Магадана.

ТРЕТЬЯ ЖИЗНЬ ПЕТРА КЛЫПЫ

Много месяцев продолжалась наша переписка с Петром Клыпой. Почти каждую неделю я получал письма из Магаданской области с его воспоминаниями, которые он писал по вечерам, в свободные часы после работы. В ответ я посылал ему новые вопросы, просил уточнить подробности тех или иных эпизодов обороны.

Я обратил внимание на то, что в своих воспоминаниях Клыпа очень скромен в отношении себя. Он почти ничего не писал о себе, но рассказывал главным образом о своих боевых товарищах. И вообще, по мере того как развёртывалась наша переписка, из его писем вставал передо мной образ отнюдь не преступника, а человека неиспорченного, честного, с добрым сердцем, с хорошей душой.

В это время я поближе познакомился и с его семьёй: с сестрой – переводчицей одного из научно-исследовательских институтов, с её мужем – инженером-нефтяником, с матерью Петра, которая тогда жила здесь, в Москве, у дочери. Затем как-то приехал погостить в столицу его брат, подполковник Николай Клыпа.

Они много рассказывали мне о Петре, познакомили меня с его биографией, своеобразной и нелёгкой, но в которой не было никаких оснований для того, чтобы он стал преступником.