Перед обедом стало ясно, что артиллерийская поддержка при ближнем бое в крепости невозможна, так как наша пехота соприкасалась очень близко с русской и нашу линию нельзя было установить в путанице построек, кустарников, обломков, частично она была отрезана или блокирована русскими гнёздами сопротивления. Попытки отдельных пехотных противотанковых орудий и лёгких полевых гаубиц действовать прямой наводкой не удавались большей частью из-за недостаточного наблюдения и угрозы собственным людям, в остальном из-за толщины сооружений и стен крепости.
По тем же самым причинам проходящая мимо батарея штурмовых орудий, которую командир 135-го пехотного полка по собственному решению подчинил себе после обеда, не оказывала никакого действия.
Введение в действие новых сил 133-го пехотного полка (до этого резерва корпуса) на Южном и Западном островах с 13.15 не принесло также изменений в положении: там, где русские были изгнаны или выкурены, через короткий промежуток времени из подвалов, домов, труб и других укрытий появлялись новые силы. Стреляли превосходно, так что потери значительно увеличивались.
Личным наблюдением командир дивизии в 13.15 в 135-м пехотном полку (Северный остров) убедился, что ближним боем пехоты крепости не взять, а около 14.30 решил оттянуть собственные силы так, чтобы они окружили крепость со всех сторон, а потом (предположительно после ночного отступления с раннего утра 23.6) вести тщательно наблюдаемый огонь на поражение, который бы уничтожал и изматывал русских. В 18.30 это решение было категорически одобрено командующим 4-й армией; он не хотел ненужных потерь; движение по дороге и железной дороге теперь, очевидно, уже возможно, поэтому есть возможность предотвратить противодействие противника, в результате чего русские будут, кажется, обречены на голод».
Это донесение довольно верно передаёт обстановку первого дня боев за крепость. Правда, танков и бронемашин у обороняющихся было не 35-40, как утверждают немецкие штабисты, а всего несколько штук, и вовсе не толщина крепостных стен была главным препятствием для атакующих. Упорное, героическое сопротивление маленького гарнизона, его умелые решительные действия заставили крупное соединение германской армии остановиться перед крепостью в первый же день войны. И не только остановиться. Приказ, полученный в штурмующих частях к вечеру 22 июня, был, по существу, первым приказом об отступлении, отданным германским войскам с момента начала второй мировой войны. Гитлеровская армия не отступала ни разу ни на западе, ни на севере, ни на юге Европы, но она вынуждена была отступить в районе Брестской крепости в первый же день войны на востоке, против СССР.
«Проникшие в крепость части, – говорится дальше в донесении, – ночью были, согласно приказу, отведены обратно на блокадную линию. При этом было весьма неприятно то, что русские тотчас же продолжали атаку на оставленные районы, а кроме того, группа немецких солдат (пехотинцев и сапёров, количество их потом так и не удалось установить) осталась запертой в церкви крепости (Центральный остров). Временами с этими запертыми была радиосвязь».
Следует добавить, что эта радиосвязь вскоре была прервана. Гарнизон крепости не только атаковал и занял районы, из которых отошли немцы, но и успешно ликвидировал многие окружённые группы противника. На Центральном острове бойцы Фомина, пограничники и стрелки 333-го полка с двух сторон атаковали клуб, где засели автоматчики с радиостанцией. Сопротивление врага было сломлено, и отряд фашистов в клубе уничтожен.
В первый день противнику не только не удалось овладеть крепостью за несколько часов, как он рассчитывал, но его штурмовые отряды были наполовину уничтожены и на многих участках отброшены или отведены назад. Только Южный и Западный острова, где, впрочем, продолжали сражаться группы наших пограничников, немцы удержали за собой. Вся же остальная территория крепости, буквально усеянная трупами в зелёных мундирах, по-прежнему была недосягаемой для врага, и там всю ночь без сна и отдыха трудились советские бойцы и командиры, укрепляя свои оборонительные рубежи и готовясь завтра с рассветом встретить новый штурм.
С самого начала боёв, с первых же часов войны одно и то же чувство владело каждым защитником Брестской крепости – от командиров, возглавлявших оборону, до рядовых стрелков. Это была глубокая, непоколебимая уверенность в том, что вероломно напавший враг будет в самом скором времени наголову разбит и снова отброшен за государственный рубеж, что вот-вот на помощь осаждённой крепости подойдут войска, стоявшие в окрестностях Бреста, и граница будет прочно восстановлена.
Граждане великой страны, хорошо знающие мощь своей Родины и её армии, воспитанные на славных, победных традициях советских войск, они не могли думать иначе и вовсе не представляли себе ни огромных сил врага, ни тяжких последствий его внезапного нападения. Разве мог кто-нибудь из них хоть на одно мгновение допустить мысль о том, что пройдут ещё долгие и страшные три года, прежде чем руины этих крепостных стен снова увидят советских воинов?! Если бы в этот первый день обороны в рядах защитников крепости нашёлся человек, который посмел бы сказать, что Советской Армии потребуются даже не годы, а месяцы или недели, для того чтобы отбить нападение гитлеровской Германии, товарищи сочли бы его сумасшедшим либо расстреляли на месте как труса и изменника. Нет, они ждали помощи с часу на час, со дня на день. Мысль о скорой встрече со своими придавала им новые силы в их неравной борьбе, укрепляла и волю и решимость.