Брестская крепость - Страница 103

103

В этих лагерях людей уничтожали не только физически, но и морально. Верные своей философии, гитлеровцы старались развязать в пленных самые низменные чувства – дать простор подлости, предательству, национальной розни.

Старательными помощниками фашистской охраны с первых же дней стали «хальбдойче» – полунемцы и прямые предатели из числа украинцев, русских, белорусов. Они были не менее, а порою и более жестокими палачами, чем сами гитлеровцы, – ведь известно, что предатель идёт дальше врага. Какие-то тёмные личности вертелись среди узников, стараясь выискать затаившихся коммунистов, комиссаров, евреев, заводили с пленными провокационные разговоры, чтобы потом выдать человека гестаповцам за лишнюю порцию хлеба, за дополнительный черпак баланды. Стремясь возбудить среди пленных национальную вражду, лагерное начальство создавало более лёгкие условия для украинцев или местных, западных белорусов и пыталось вербовать из них полицаев и провокаторов.

Их было не так много, этих прислужников врага, дёшево продающих честь и совесть советского человека. Но они делали своё дело, насаждая в лагере атмосферу подозрительности и разобщения. Люди замыкались в себе, с недоверием относились друг к другу, скрывали своё прошлое, неохотно делились с товарищами мыслями и чувствами.

Защитникам Брестской крепости приходилось быть особенно осторожными. Гестапо вскоре начало выискивать среди пленных участников этой обороны. Видимо, гитлеровцы, встретив в стенах крепости такое яростное и долгое сопротивление, считали слишком опасными для себя бойцов и командиров, сражавшихся там. Поэтому люди скрывали свою принадлежность к крепостному гарнизону и на допросах говорили, что были захвачены в плен где-нибудь в окрестностях Бреста. Сами слова «Брестская крепость» стали ненавистными для врага.

Не помню, кто из защитников крепости рассказал мне историю, случившуюся уже в 1942 году в доме его родителей, живших в станице на Северном Кавказе. Когда станица была оккупирована, в дом, где оставалась только мать участника обороны, пришли на постой четверо немецких солдат. Рассматривая висевшие на стенах комнаты семейные фотографии, они обратили внимание на снимок, где был запечатлён молодой красноармеец. Женщина объяснила, что это её сын. Кто-то из немцев, говоривший немного по-русски, спросил, где он теперь.

– Не знаю, – вздохнув, сказала мать. – Наверно, и в живых нет. Он перед войной был на самой границе – в Брестской крепости.

Немец перевёл ответ своим товарищам. И тотчас же один из солдат, побледнев от злости, кинулся на женщину и стал избивать её, крича что-то. Трое других с трудом оттащили его, и он, ругаясь, ушёл из дома. А остальные объяснили перепуганной матери, в чём дело. Этот солдат штурмовал Брестскую крепость в 1941 году, был тяжело ранен и теперь кричал, что все советские солдаты, дравшиеся там, – фанатики-большевики и что их родственников надо беспощадно расстреливать.

Как ни страшен был режим гитлеровских лагерей под Брестом, как ни старались фашистские палачи зверским обращением уничтожить в сердцах пленных всякую надежду, погасить всякую искру протеста и сопротивления, добиться этого им не удавалось. То и дело происходили побеги из лагерей. В Южном военном городке подряд несколько групп пленных бежали через канализационные колодцы, в Бяла Подляске побеги были почти ежедневными – то по пути из лагеря на работу, то ночью через все проволочные заграждения и препятствия.

Тех, кого удавалось поймать, казнили на виду у всего лагеря страшной казнью. Беглецов расстреливали, вешали, отдавали на растерзание собакам или помещали в клетку из колючей проволоки и заставляли умирать медленной смертью от голода и жажды. Однажды троих бойцов, пойманных после побега, заживо сварили в котлах лагерной кухни.

Но даже эти изощрённые злодейства не могли сломить воли пленных, задушить в них стремление снова вырваться на свободу и опять начать борьбу с врагом. Наоборот, чем больше свирепствовали гитлеровцы, тем острее становилось чувство ненависти к палачам, тем сильнее было желание мстить за погибших друзей, за все пережитое в этом аду. И, наверно, именно такие чувства, победив недоверие и подозрительность, объединили пленных лагеря Бяла Подляска в подготовке массового побега, который произошёл здесь осенью 1941 года.

Тёмной сентябрьской ночью несколько тысяч узников по сигналу кинулись на проволочные заграждения, набросили на них шинели и гимнастёрки, перелезли через эти колючие препятствия под ярким светом прожекторов, под огнём пулемётов с вышек и ушли в ближайший лес. Большинство из них вскоре было поймано и расстреляно, многие погибли ещё на проволоке, но кое-кому удалось скрыться. Говорят, что одним из главных организаторов этого массового побега был старший лейтенант Потапов, тот, что командовал важным участком обороны Брестской крепости в районе казарм 333-го полка. Уцелел ли он тогда или погиб под огнём пулемётов, остаётся неизвестным.

В наказание за этот побег пленных гитлеровцы несколько часов вели пулемётный огонь по территории лагеря. Сюда вызвали танки, и они из пушек стреляли по блокам, а потом вошли внутрь лагеря и гусеницами давили людей, укрывшихся в своих норах. Однако и эта расправа не помогла, и побеги не прекращались вплоть до зимы, когда большинство выживших пленных было вывезено в другие лагеря.

Одни попали в бывшую польскую крепость Демблин, где рядом с земляным валом зимою 1941 года возник другой, такой же высокий вал из мёртвых тел, которых не успевали хоронить. Других послали в Седлец, в Краков или на территорию самой Германии – в Хаммельсбург и Эбензее, под Мюнхен или Бремен.

103